27 августа 1981 года в далекой Анголе в районе города Онджива в ходе операции «Протеа» в бою с южноафриканскими войсками были убиты четыре советских гражданина, а один – прапорщик Николай Пестрецов – захвачен в плен. В этом жестоком бою участвовали 9 советских военнослужащих и… пять женщин – жен военных специалистов, которых те «выписали» из Союза, не рассчитывая, что далекая ангольская провинция Кунене под ударами южноафриканцев в одночасье превратится в настоящий ад.

За четверть века штурм южноафриканцами Ондживы оброс многочисленными слухами и небылицами, которые дают пищу для дискуссий в печати и Интернете. Однако до сих пор о том бое никаких документов, кроме воспоминаний самого Н.Ф. Пестрецова, опубликовано не было. Даже окончательно официально не установлена фамилия одного из двух наших погибших офицеров…

Отделить «зерна от плевел»

Следует признать, что изрядную долю масла в огонь дебатов о событиях под Ондживой внесла и моя книга «Русский спецназ в Африке», где описывалась история того боя, пленения прапорщика Пестрецова, его пребывания в тюрьме и освобождения. К сожалению, та версия не была документально подтверждена (из-за отсутствия в то время этих самых документов) и опиралась только на рассказ самого Николая Федоровича. И хотя, по моему убеждению, Пестрецов – человек честный и порядочный, cо временем его многочисленные интервью и статьи обросли красочными подробностями, которые уже помимо его воли намертво вплелись в эту историю. Так часто бывает: человек, прочитав о себе «отредактированную версию», впоследствии уже придерживается ее. К тому же Пестрецов не мог знать всех подробностей…

Хочу подчеркнуть, этот факт ни в коей мере не умаляет подвига Пестрецова (я считаю в высшей степени достойным его поведение при атаке южноафриканцев и в тюрьме, где он не поддался мощнейшему давлению, сохранил верность Родине и военной присяге, а на неоднократные предложения «переметнуться» отвечал отказом). К тому же Пестрецов – единственный советский военный, который во время ангольской войны попал с оружием в руках в плен ЮАР (страны, с которой СССР не воевал), мужественно выдержал там почти полтора года и сумел вырваться из него, сохранив личное достоинство и честь.

В начале 90-х годов ХХ века появилось много довольно разноречивых публикаций о советском прапорщике. В них утверждалось, что в ЮАР его приговорили к тюремному заключению сроком на 100 лет. А обменяли потом на сбитого американского летчика (по другой версии – двух летчиков). Ни одно из этих утверждений сегодня не нашло своего подтверждения. Никакого официального суда над Пестрецовым не было, существовали только угрозы судебной расправы под тем предлогом, что он убил двух южноафриканских солдат. Однако член Союза ветеранов Анголы, заместитель директора Института Африки РАН, доктор исторических наук В. Шубин, несколько лет проработавший в ЮАР, свидетельствует: «Никаких архивных данных, подтверждающих, что при пленении Пестрецов кого-то убил, я не нашел, поэтому и судить его было по существу не за что». Более того, Шубин встречался и «опросил» по «делу Пестрецова» нынешнего министра по делам разведки правительства ЮАР, ветерана Африканского национального конгресса (АНК) Ронни Касрилса, но тот также не подтвердил факт официального судебного осуждения советского прапорщика.

«Кто возьмет в плен русского – тому медаль и отпуск»

Южноафриканская пресса того времени утверждала, что Пестрецова схватили случайно, якобы по ошибке. Однако и это не соответствует истине. Вот свидетельство Андре Пьетезе, военнослужащего 2-го пехотного батальона ВС ЮАР*, участвовавшего в операции «Протеа»: «Я помню эту историю с пленным русским, у нас писали об этом в газетах. Даже снимок опубликовали – вот он какой, советский наемник, взятый в плен в Анголе. Понятное дело, всех собак тогда начали на вас, russkies, вешать. Нас тогда командование особо предупреждало: кто возьмет в плен русского – тому медаль и отпуск. Но мы их так и не взяли, вообще такими вещами, всеми этими тайными налетами занимались парни из батальона «Буффало» и диверсанты».

Сегодня документально подтверждено, что Пестрецова действительно взяли в плен спецназовцы из 32-го диверсионного батальона армии ЮАР «Буффало». Вот выдержки из журнала боевых действий аппарата главного военного советника (ГВС) в Анголе**.

«Обстановка на 22.00 (время мск.) 27.08.1981. (Приписка. Передано: маршалу СССР Ахромееву. Доклад ему в 14.30 и 20.00 моск. времени ежедневно), начальнику ГРУ ГШ ВС СССР Ивашутину, начальнику 10 ГУ ГШ ВС СССР Зотову.

В течение дня противник вел боевые действия в районе Каама, Онджива, Монгуа. Гарнизон Монгуа (до пех. роты разбит), уничтожена рота РТВ (кубинцев) в Шибемба. 11 пбр ведет оборонительные бои в районе Онджива. После бомбо-штурмового удара в 8.30 город был атакован частями армии ЮАР (предположительно батальоном «Буффало») и отрядами УНИТА. В 21.30 связь с бригадой потеряна. Судьбу наших военных советников выясняем. По нашим данным в районе Онджива сбито четыре самолета противника.

ГВС генерал-лейтенант Петровский, военный атташе Соколин».

В этот день в Ондживе состоялся жестокий бой. Обратимся, пожалуй, к самому реальному рассказу самого Николая Федоровича, не искаженному никакими «журналистскими домыслами». «Я не попал под удар первого эшелона наступающих южноафриканцев и их обстрел. Они обошли нас. Когда им в ответ ударил наш пулемет, они ушли вправо и влево. После этого я пробрался в дом, где находились наши. Подполковник Киреев с женой были еще живы, а моя Ядвига (жена Пестрецова. – Авт.) была уже погибшая. Перевернул я ее, рука у нее отбита была полностью. Осколок попал в плечо, руку оторвало. (В этом бою погибли два советских офицера – подполковник Киреев, еще один майор, фамилия которого точно не установлена до сих пор, и две женщины: жена Киреева и Ядвига Пестрецова. – Авт.)».

А в советской военной миссии в Луанде об этом ничего не знали. Я сам в то время находился в столице Анголы и помню то буквально давящее на психику чувство неизвестности о судьбе наших ребят. По Луанде циркулировали самые разнообразные слухи: кто-то говорил о десятках убитых, кто-то утверждал, что наши советники, оказавшись в окружении, отстреливались до последнего патрона, а оставшиеся в живых покончили с собой. Имеющиеся сегодня в моем распоряжении документы свидетельствуют, что по истечении почти недели боевых действий ни аппарат главного военного советника, ни резидентура ГРУ, ни посольство в Луанде не имели ни малейшего представления о том, что конкретно творилось в районе Ондживы и как сложилась судьба советских военных советников и их жен. Вот доклад ГВС и военного атташе (ВАТ) в Москву от 2 сентября 1981 года.

«Начальнику ГШ ВС СССР Маршалу тов. Огаркову Н.В., начальнику ГРУ ГШ генералу армии тов. Ивашутину П.И., нач. 10 Главного управления ГШ генерал-полковнику Зотову Н.А.

Докладываю обстановку на 02.09.1981. Сухопутные подразделения ЮАР продолжают оставаться в провинции Кунене и ведут боевые действия при поддержке артиллерии и авиации против 2 и 19 мпбр. Данных о положении и состоянии 11 пбр нет. По данным СВАПО в районе Онджива ведутся боевые действия неизвестными подразделениями – предположительно остатками 11 пбр.

ГВС генерал-лейтенант Петровский, военный атташе Соколин».

Аппарат ГВС, посольство в Луанде еще, наверное, долго оставались бы в неведении о судьбе советских советников 11-й бригады, если бы не получили из Москвы 5 сентября телеграмму, в которой сообщалось, что «согласно распространенной ЮАР в международной прессе информации, в ангольской провинции Кунене двое советских советников и две женщины убиты, а один военнослужащий – прапорщик Пестрецов захвачен в плен». В другой шифрограмме начальник Генштаба ВС СССР требовал от ГВС «незамедлительно выяснить судьбу остальных советников бригады».

К тому времени в ЮАР уже была опубликована фотография «советского наемника» в камуфлированной фапловской форме и тельняшке. Вскоре эта газета стараниями разведчиков АНК появилась и в советской военной миссии в Луанде. Из опубликованного следовало, что Пестрецова захватили в плен с оружием в руках. Это подтвердил позже и он сам: «Помню, что в ярости схватился за автомат, он всегда был со мной, и стал стрелять. Все что я помню потом, это удар сзади и что кто-то начал отбирать у меня оружие. Это я очень хорошо помню. Я держал автомат за цевье, а мне по рукам били прикладом, пальцы здорово отбили, затем повязали. Руки за спиной и ноги связали. Потом набросили мешок на голову и посадили в вертолет. Руки на некоторое время развязали и разбитые пальцы перевязали бинтами».

Впоследствии этот факт, хотя и косвенно, подтвердил и военнослужащий 32-го батальона ВС ЮАР «Буффало» Кобус Фентер, участвовавший в операции «Протея» и штурме Ондживы: «Бойцы продолжали «зачистку», когда из расположенного рядом крааля (деревни. – Авт.), также пострадавшей от авиаудара, раздались выстрелы в их направлении. Они открыли ответный огонь и через непродолжительное время вошли в крааль. Там они обнаружили нескольких мертвых советских офицеров, а также погибших женщин. Там же был и советский уоррент-офицер 2-го класса. Захваченный в плен советский уоррент-офицер был переправлен в Намибию». Стоит отметить, что, несмотря на то что Пестрецов оказал вооруженное сопротивление, южноафриканские солдаты не пристрелили советского военнослужащего (как-никак за пленных обещали отпуск и медаль!), а грамотно «упаковали» его и отправили в тыл.

«В плен живыми не сдаваться…»

Судьба остальных советских военных советников при 11-й ангольской пехотной бригаде стала постепенно проясняться только спустя 10 дней после вступления южноафриканцев в Ондживу. В боевом донесении от 5 сентября на имя ГВС старший группы советских военных специалистов 5-го военного округа полковник Шишканов докладывал: «В прорвавшихся из окружения подразделениях 11-й бригады появились 3 советника». А вечером того же дня в Москву из Луанды на имя генерал-полковника Зотова ушла следующая шифротелеграмма, уточнявшая эту информацию: «В 17.30 в район Мулондо – Матала вышли два советских военных советника и переводчик: сов. к-ра бригады подполковник Жибуржицкий Ф.А., сов. ком. б-на майор Худоерко А.К. и переводчик л-т Красов Л.Ф.»

Позже советский военный переводчик командира 11-й пехотной бригады ФАПЛА лейтенант Леонид Красов, одним из первых вырвавшийся из «ангольского ада», вспоминал: «25 августа нас окружили юаровцы, Ондживу обстреляли с воздуха и сбросили листовки, текст которых гласил, что ее предъявителю при наличии при нем плененных или самолично убитых фапловских офицеров, коммунистов и советских советников предоставляется право выхода из кольца. Почти голливудский сюжет! И на раздумье – один день! 26 августа день был невероятно тихий. Даже вся живность замерла. А накануне связисты 11-й бригады получили шифровку от советника командующего 5-м военным округом примерно с таким текстом: «Держаться до последнего. В плен живыми не сдаваться…» Подписавший шифровку уже примерял генеральские погоны, а мы вполне могли испортить ему этот праздник.

Вечером 26-го собрались в комнате для совещаний в здании нашей военной миссии в Ондживе, чтобы наметить план действий. Решили, что будем пробиваться из кольца отдельной группой автономно от 11-й бригады. Женщин эвакуировать не успели, хотя ангольские «партийцы», которые собирались оставаться в оккупированной зоне для создания подполья, такой вариант предлагали. Закопали все личные вещи и имущество миссии, включая кинопроектор «Украина» и подборку «Новостей дня», неподалеку. Для долгожителей миссии это было трагедией – все заработанное за годы службы в Анголе и конвертированное в дефицитные товары тоже пришлось закопать. Как чувствовали, – все досталось мародерам из вошедших в Ондживу юаровских подразделений и «квачам» – так в народе именовали сторонников УНИТА.

К полудню 27 августа, пять часов спустя после начала массированного артобстрела позиций 11-й пехотной бригады и беспрерывных атак с воздуха, Онджива превратилась в настоящий ад и стало ясно, что бойцы ФАПЛА не выдержат натиска. Оставив основную массу техники и вооружений, бригада обратилась в бегство. В этой ситуации старший дал команду «по машинам».

Войска ФАПЛА вернули себе Ондживу только 13 сентября, тогда же была окончательно выяснена и участь всех советских военных советников 11-й бригады и их жен. Об этом свидетельствует следующая шифротелеграмма в адрес ГВС. «13 сентября разведотряд от 19 пбр во взаимодействии с подразделениями ОДП (Организация военной обороны. – Авт.) занял Ондживу. Оставшиеся в живых шесть человек советников и членов их семей найдены и находятся в Лубанго: майор Сытенко А.Ф. с женой, майор Егоров Ю.Д. с женой, майор Познахирко, а также жена майора Худоерко».

Узника тасовали, как колоду карт

Допрашивали Пестрецова много и часто. Он вспоминает: «Поражало то, что знали обо мне практически все (звание, должность, чем занимался и т. д.). Пугали, что за убийство солдат ЮАР мне грозит 100 лет тюрьмы. Но намекали, что если выступлю с соответствующим заявлением, то срока не будет. На психику давили: спишь ночью, вдруг сирена включается, или музыку нудную, давящую на нервы, не дающую заснуть, запускали. Чуть на стенку не бросался от такого. После бессонной ночи приходят и начинают с тобой разговаривать. Главное, что они хотели, чтобы я согласился добровольно остаться там и выложил все что знаю. Да что я мог знать? Что с меня можно было взять?

Через какое-то время меня как бы неожиданно нашел Международный Красный Крест, мне сказали, что меня обменивают на двух южноафриканских летчиков, сбитых в Анголе, и я должен забрать с собой трупы моей жены и моих боевых товарищей, павших в том бою. Они хранились в морге Йоханнесбурга».

Однако представитель Красного Креста появился не просто так. Изучение документов, свидетельства очевидцев тех событий ясно показывают, что вызволить Пестрецова из плена тогда старались практически все советские службы: посольство в Луанде, Генштаб, МИД, КГБ, ГРУ, даже советские представители в ООН. Речь о привлечении представителей Красного Креста к освобождению Пестрецова зашла на самом высоком уровне уже на следующий день после сообщения в южноафриканской прессе о пленении прапорщика. На запрос начальника 10-го Главного управления ГШ ВС СССР генерал-полковника Зотова в Луанду от 5 сентября 1981 года «Что известно о передаче трупов наших товарищей, которые погибли в районе Ондживы?» заместитель главного военного советника по политчасти генерал-майор Кирсанов (ГВС в это время находился на передовом командном пункте в Лубанго) телеграфировал следующее: «Посол проинформировал ГВС, что трупы советских советников и их жен находятся в Претории, а прапорщик Пестрецов в тюрьме. Посол разговаривал со старшим отряда Красного Креста в Анголе и просил его содействовать скорейшему решению вопроса о передаче трупов. Посол также просил узнать о судьбе остальных наших советников. Больше пока ничего не известно».

Посольство в Луанде предпринимало самые решительные шаги, чтобы освободить Пестрецова и «вызволить» тела советских граждан. Например, бывший Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР в Анголе, член Союза ветеранов Анголы Вадим Логинов рассказывал автору, что сразу после сообщения о пленении Пестрецова «неоднократно лично настойчиво просил руководителя СВАПО Сэма Нуйому провести операцию и захватить в Намибии какого-нибудь важного южноафриканского офицера, чтобы обменять его впоследствии на советского прапорщика». Наши военные советники, работавшие в Анголе по линии ГРУ и КГБ свидетельствуют, что такие операции командованием СВАПО при их активном участии планировались и проводились. Однако пленить достойную для обмена фигуру так и не удалось.

Серьезной проблемой стало то, что и КГБ, и ГРУ не имели в ЮАР практически никакой агентуры. Поэтому руководство советских спецслужб через своих представителей в Анголе и других сопредельных с ЮАР странах поставило задачу задействовать разведывательную сеть АНК в ЮАР, чтобы выяснить, где содержится Пестрецов. Но по информации руководства АНК «это было трудно сделать, так как узника тасовали, как колоду карт». Вот как об этом вспоминает сам Пестрецов: «Меня часто перебрасывали из тюрьмы в тюрьму, как будто боялись чего-то. Кейптаун, Блумфонтейн, Дурбан. Но камеры были вполне приемлемые, стол, кровать, даже с кондиционерами. Но были и страшные тюрьмы, например, в Претории побывал в подземной тюрьме».

Чего же боялись южноафриканцы?

Судя по всему, после захвата советского гражданина руководство ЮАР всерьез опасалось ответных мер со стороны великой державы. Об этом свидетельствует тот же Андре Пьетезе: «Я уже позже разговаривал с бывшими сотрудниками БОСС (южноафриканская спецслужба: Бюро государственной безопасности. – Авт.), так они признавались, что этот русский для них головная боль была настоящая. Дескать, воякам хорошо – они его взяли в плен и спихнули нам, а дальше хоть трава не расти, разбирайтесь парни сами. Мы быстро выяснили, что секретов он особых не знает, переходить на нашу сторону не перейдет, коммунистический фанатик, сразу ясно. Понятно, что обрабатывали, пытались завербовать, но больше для порядка. Самое главное, что с ним делать, никто не знал. Во-первых, всерьез боялись Москвы – а ну как Брежневу придет в голову послать авианосцы к Кейптауну или парашютистов выбросить, тем более в Афганистан уже войска послали. Во-вторых, предъявить ему особо было нечего – ну да, взяли в плен на поле боя, но с Советским Союзом мы не воевали, а значит, обязаны отдать русского обратно. Судить его тоже было нельзя – по закону информация об этом должна была быть опубликована, а такое дело не утаишь, лишний международный скандал. В общем, просто оставили его сидеть до удобного случая. Ясно же, что Москва попытается его вытащить как-то. Мы же не общались официально, но существовали Красный Крест и другие организации. Я думаю, что в Кремле тоже ломали голову, как его забрать».

В этом смысле начало переговоров через Красный Крест устроило всех. Одновременно советским руководством было принято решение постараться выйти на прямые контакты с южноафриканскими спецслужбами. Вот что рассказывает об этих «контактах» бывший сотрудник советских спецслужб, проведший не один год в Африке, полковник А. Москаленко: «Встречи с южноафриканцами на рабочем уровне начались в начале 80-х годов. Тогда перед нашими сотрудниками, работавшими под крышей дипработников в Анголе, Мозамбике, Ботсване и Зимбабве, была поставлена задача добиться освобождения советского военнослужащего Н. Пестрецова, попавшего к южноафриканцам в плен в результате совместной с УНИТА операции на ангольской территории. Для наших дипработников ЮАР в то время была своеобразной «терра инкогнита», и они, да и сам МИД СССР, черпали сведения о ЮАР, ее политике, настроениях руководства исключительно из третьих рук, так как ни дипломатических, ни консульских отношений между нашими странами не имелось. Советское консульство в Претории было закрыто еще в 1956 году. Поэтому использовались источники в соседних с ЮАР странах, информация от лидеров АНК и Южно-Африканской коммунистической партии (ЮАКП), которая часто носила искаженный характер, т. к. это было в их собственных интересах. Руководители ЮАР представлялись нашим политикам «твердолобыми и непримиримыми расистами». Представители спецслужб в силу своей профессии имели более разностороннюю информацию, хотя, признаюсь, мы тоже были удивлены, как быстро юаровцы пошли на контакт с нами».

Такую готовность к контактам ничем другим, кроме боязни СССР, не объяснить. Имея у себя под боком 30-ю оперативную эскадру ВМФ СССР, которая базировалась в портах Анголы и имела в составе мощные десантные (БДК) и противолодочные корабли, подводные лодки, а также базу советской авиации в Луанде, способную принять не только дальние разведчики Ту-95РЦ, но и стратегические самолеты-ракетоносцы типа Ту-95МС, многие в Претории задумывались: а стоит ли серьезно ссориться с СССР? С мощной ядерной державой, имевшей свои интересы на Юге Африки? Поэтому хотя в официальной внешнеполитической риторике руководства ЮАР и преобладали антисоветские высказывания, на деле же южноафриканцы всячески старались довести до советской стороны свою позицию, добиться если не признания, то хотя бы понимания того, в чем состоят интересы ЮАР в регионе. Для этих целей использовались в том числе и «закрытые» контакты наших внешторговцев с южноафриканской компанией «Де Бирс», занимавшей монопольное положение на мировом алмазном рынке.

Однако переговоры затянулись. Ангола и СССР не могли предоставить южноафриканцам достойный обмен на Пестрецова и наших погибших граждан. Реальные «кандидаты» для обмена появились только через год, когда на территории Анголы была уничтожена группа южноафриканского спецназа Recces. Бывший в то время помощником военного атташе в Луанде член совета Союза ветеранов Анголы Владимир Сукач в беседе со мной вспоминал: «Я участвовал подготовке обмена Пестрецова и тел наших погибших военнослужащих и их жен на южноафриканских спецназовцев. Ангольский или кубинский спецназ, сейчас уже точно не помню, кто из них конкретно, «завалил» спецгруппу ЮАР где-то на юге страны. Южноафриканцев тщательно обыскали, и тела четверых убитых в боестолкновении поместили в холодильники морга. Помню, меня поразили эти буры – здоровенные, бородатые, все как братья-близнецы. Документы, оружие, форму передали нам. Была такая договоренность с ангольцами и кубинцами, что все «интересные» штучки, захваченные у южноафриканского спецназа, они обязательно передавали представителям ГРУ, а мы отправляли наиболее ценное в Центр. Постоянно отсылали оружие, снаряжение, диверсионные мины, если, конечно, их удавалось обезвредить. Помню, как-то попались ботинки с высокими берцами, снятые с убитых спецназовцев Reсces. Нас очень заинтересовали их конструкция и материалы, из которых те были сделаны, особенно подошва. Их тоже отправили в Москву.

Южноафриканцы узнали о том, что тела военнослужащих из уничтоженной спецгруппы находятся в морге Луанды, и через Красный Крест согласились произвести их обмен на Пестрецова и останки наших четверых соотечественников. Запаянные гробы с южноафриканцами доставили на аэродром Луанды, откуда их самолетом Красного Креста отправили в Лусаку, где и состоялся обмен».

Подавать ли руку расистам?

Переговоры по обмену Пестрецова дали толчок интенсивным контактам между специальными службами СССР и ЮАР. Сегодня имеются свидетельства того, что с начала 80-х годов ХХ века между КГБ, ГРУ и секретными службами ЮАР проводились регулярные «консультации», которые вскоре вышли на достаточно высокий уровень. На одной такой секретной встрече в августе 1984 года в Вене делегацию ЮАР возглавлял никто иной, как глава Национальной разведывательной службы страны генерал-майор Нейл Бернард. С советской стороны переговоры формально возглавлял МИД, но реально курировал КГБ.

Вот свидетельство руководителя советской делегации на тех секретных переговорах с ЮАР в Вене Чрезвычайного и Полномочного Посла СССР С. Синицына, в то время занимавшего высокий пост первого заместителя заведующего III Африканским отделом МИД СССР. «Летом 1984 года через контакты с «ближними соседями»*, занимавшимися вопросами освобождения наших людей, юаровцы довели до сведения Москвы свое желание организовать конфиденциальную встречу на рабочем уровне по проблемам ситуации на Юге Африки. Через «соседей» довольно быстро согласовали место встречи и сроки ее проведения».

Сей пассаж о «быстрой договоренности» говорит в пользу того, что контакты КГБ со спецслужбами ЮАР носили довольно устойчивый характер. Кроме общих проблем Юга Африки на той встрече предполагалось обсудить и конкретные проблемы, в частности, освобождение двух советских геологов Истомина и Гаврилова, попавших в плен к бойцам Мозамбикского национального сопротивления (МНС) в Мозамбике. Это, по словам руководителя советской делегации, «позволило бы в случае утечки информации представить цель встречи как сугубо гуманитарную».

Однако есть все основания предполагать, что повестка дня была гораздо шире. Об этом говорит и состав участников. Синицын свидетельствует: «Кроме меня в состав делегации вошли два сотрудника нашего отдела и два представителя КГБ. Юаровскую делегацию также составляли пять человек: помимо руководителя – два сотрудника разведслужбы и двое мидовцев. Руководитель делегации Бернард считался «человеком Боты», на нынешней службе находился уже четыре года и достиг звания генерал-майора, окончил университет, где изучал политические науки и преподавал, опубликовал ряд книг по терроризму и партизанской войне, с 29 лет член правой националистической организации «Союз братьев» («Бродербонд»). Его спутники, судя по выговору и внешнему виду, двое – буры и двое – англосаксы, возрастом постарше».

Кстати, чуть ли не главным вопросом при первой встрече с южноафриканцами был такой: «А подавать ли руку для рукопожатия расистам?» Но вскоре здравый смысл победил, и руки решили все же пожать. В дальнейшем все контакты с южноафриканскими представителями продолжались, но их, естественно, держали в строжайшем секрете: СССР по-прежнему официально поддерживал АНК, который вел вооруженную борьбу против режима апартеида внутри ЮАР.

Имеются данные, что в этих переговорах участвовали и представители южноафриканского спецназа. Сегодня известно, что эти «сотрудники разведслужбы», те самые буры, представляли руководство южноафриканского спецназа – Recces. Да как же могло быть иначе? В повестку дня секретной встречи входило, помимо прочего, обсуждение проблем, связанных с ситуацией в Анголе и Мозамбике, освобождением наших соотечественников, захваченных УНИТА и МНС. А «курировали» эти «повстанческие движения» только операторы Recces. Кто как не спецназ был в курсе расстановки сил среди полевых командиров УНИТА и МНС? Кто лучше него знал настроения Жонаса Савимби и Афонсу Длакамы? Кто мог оказать на них реальное давление с целью прояснения судеб советских граждан, так или иначе оказавшихся в плену у повстанцев? Кроме Recces, реально никто.

Сегодня много рассуждают о том, были ли прямые боестолкновения в Анголе советского спецназа с южноафриканским. С советской (российской) стороны таких свидетельств нет. В южноафриканских источниках можно найти данные о том, что бойцы Recces неоднократно участвовали в таких боестолкновениях, сами несли потери и даже якобы в 1986 году убили четверых советских спецназовцев. Однако эти свидетельства с нашей стороны никем не подтверждаются. Более того, можно с уверенностью сказать, что во время ангольской войны, особенно после той «головной боли», которую доставила властям ЮАР эпопея с пленением и последующим освобождением прапорщика Н. Пестрецова, южноафриканцы старались избегать открытых столкновений с нашими военными советниками, и уж точно в задачу разведывательно-диверсионых групп Recces не входило уничтожение советских граждан. После событий в Ондживе 1981 года южноафриканцы кое-чему научились.