Морское путешествие на перекладных

В жизни каждого офицера, которого служба изрядно помотала по разным местам, есть немало незабываемых моментов. Жаль только, что не каждый находит время, возможности и желание о них рассказать. Много интересного так и остается неизвестным. Зато у Михаила Слинкина, нашего старого доброго автора, это получается хорошо — постоянные чигатели журнала должны помнить его имя по увлекательным материалам о службе в Афганистане, где он, как и его отец (он тоже нам писал), служил в качестве военного переводчика. Впрочем,если представить себе, как много Михаилу довелось поскитаться по разным краям, нет ничего удивительного в том, что у него еще есть вдохновение, и надеемся, его надолго хватит, чего ему от всей души и пожелаем, А сегодня мы представляем читателю его воспоминания о морском походе, которые, на наш взгляд, изложены столь же непринужденно и интересно.

ВЫХОД ИЗ «БАМУТСКОГО ТРЕУГОЛЬНИКА»

В начале 1984 гола я служил хотя и во флотской части, но на берегу. Более того, за сотни километров от ближайшего моря в северных пред­горьях Кавказа, где наш гарнизон и его окрестности величали по названию ближайшего чеченского села «бамутским треугольником», с рол ни с он куч­ному Бермудскому, пожалуй, только по дурной славе, холившей о нем.Прервать монотонную череду будней в забытом богом, но отнюдь не дотош­ными начальниками отдаленном гар­низоне, помимо ежегодного отпуска» могла лишь длительная командиров­ка на корабли, решавшие задачи бое­вой службы. Когда такие походы еще только планировались, от желающих участвовать в них уже не было отбоя» а назначение в группу» убывающую в море, воспринималось как самое желанное поощрение, В 1984 году подошла и моя очередь быть отмечен­ным командованием поощрительной командировкой в Индийский океан.

Состав нашей группы определили в десять человек: два офицера и восемь матросов. Старшим назначили Андрея К, такого же младшего офицера, как и я, но из другой части гарнизона. С ним мы и отбирали необходимых специа­листов, готовили аппаратуру; проходи­ли всяческие комиссии.

В начале марта прибыли в Севасто­поль. Сдав на хранение упакованную в девять ящиков аппаратуру, пристроив на временное довольствие наших матросов, направились к начальникам получать ценные указания. Получили: «В Индийский океан идете на эсминце проекта 56-А, корабль стоит в Севас­топольской бухте на бочке, посадка завтра баркасом, быть на Минной стенке в 8.00 с документами, аппарату­рой и личным и вещами…

НЕМАЯ СЦЕНА В КАЮТКОМПАНИИ

Недоразумения с этим эсминцем нача­лись еще до попадания на него — несколько часов пришлось сидеть на причале в ожидании пока нас  заберут. И наконсц, грузимся на катер и идем на внутренний рейд Севас­топольской бухты (ходу-то всего пять минут). На эсминец поднимаемся по шаткому трапу, спущенному по право­му борту и ясно осознаем, что девять наших громоздких ящиков, каждый из которых матросы таскают в четвером, поднять по нему нет никакой возмож­ности. Встречающий нас старший лей­тенант из радиотехнической службы корабля зовет боцмана, и указывая на загруженный баркас, спрашивает:

— Что скажешь?

-Да поднимем сейчас имеете с ящи­ками, а разгрузим после обеда. — отвеча­ет боиман. Валяй, а я покажу гостям корабль и отведу в кают-компанию,  говорит старший.

В кают-компании маленькая замин­ка — нет командира корабля и старпома. Ждем некоторое время, потом офицеры все же рассаживаются за столом. Садимся и мы. Минут через пять вестовые разносят первое, кто-то желает приятного аппетита, и присутствую­щие начинают есть. Следую их приме­ру, хотя и не понимаю, почему здесь дозволяются такие вольности. Еще одна странность — отчетливо ощушается работа машин, кажется, корабль дал ход, но достоверно убедиться в этом не могу так как иллюминаторы расположе­ны высоко и в них ничего, кроме неба, не видно. Появляется офицер в звании капитана 2 ранга и уверенно усажикается в командирское кресло во главе стола.

Еше раз кидаю взгляд на иллюми­натор и с нарастающим беспокойством наблюдаю, как за ним в направлении снизу вверх сначала появляются наши зеленые ящики, затем баркас, с бортов которого стекают серебряные струйки, заметно отклоняясь в сторону кормы. Идем, значит. Неожиданно один из тро­сов подъемного устройства проскаль­зывает, мерное движение баркаса вверх приостанавливается, а сам он, скосо­бочившись, повисает неподвижно, так и не дотянув до того положения, когда шлюпбалки можно заваливать. Вилка чуть было не выпадает у меня из руки. Если ящики ухнут в воду, наш поход закончится, так и не начавшись: без аппаратуры нам в Индийском океане делать нечего. Командир перехватывает мои оцепенелый ВЗГЛЯД И тоже смотрит в иллюминатор. В полной тишине на тарелку со звоном все же падает вилка -не моя, а его. Вслед за ее звонким дзинь­каньем раздается оглушительный рев:

— Боцмана! Боцмана ко мне, нашу так

Выскакиваем с Андреем из-за стола, выдавая этим, что и мы причастны к да иному безобразию, и бежим на палубу. Здесь пытаются завалить шлюп­балки с криво висяшим баркасом, нелицеприятно выражаясь по поводу командированных бестолочей, не пре­дупредивших о том, что ящики тяжелые (хотя сами же их грузили). Корабль уже прошел створ мола, защищающего от волн Севастопольскую бухту. Помочь мы ничем не можем, так и стоим без вины виноватыми наблюдателями, пока боцману не удается с помощью многократно повторяющихся напоми­наний матросам об их матерях и мани­пуляций с подъемными устройствами выровнять баркас и установить его на штатное место.

«ЗАБОТЛИВЫЙ» ШТУРМАН

Ближе к полуночи понимаем, что возвращаться в Севастополь эсминец не будет и нам надо бы где-то приклонить головы, желатель­но на подушки. Опе­кающий нас старлсй, порядком утомившийся от затянувшегося обще­ния, принимает наконец самостоятельное реше­ние по нашему устройс­тву на ночлег и ведет по пустынным коридорам в одну из кают.

Забираюсь на пред­ложенную мне верхнюю койку, Андрей оккупиру­ет нижнюю. Под мерное покачинание засыпаю сразу же.

— Вставай! — кто-то грубо теребит за плечо. Открываю глаза и смотрю на часы: начало первого ночи.

—  Что   случилось?   спрашиваю.

—  Поднимайся, это моя койка, — равнодушно говорит офицер, расстегивая на себе китель.

—  А мне куда? —  спрашиваю.

А я почем знаю? — отвечает  подавляя зевоту. Ну хорошо, сейчас отведу, соглашается с таким видом, словно делает мне величайшее одолже­ние.

Вновь шагаю по каким-то кори­дорам. Тусклый свет корабельных светильников позволяет опознать в офи­цере штурмана. Другая каюта.

—    Здесь, — указывает штурман на свободную койку,

Снимаю только ботинки и китель, понимая, что на корабле с такими пред­ставлениями о флотских традициях могут за ночь поднять не раз, и завали­ваюсь поверх одеяла в брюках. Просы­паюсь, однако, сам, уже утром. Посреди каюты в кресле, вытянув ноги, дремлет незнакомый офицер, очепилно, хозяин койки. Встаю, надеваю китель. Офицер открывает глаза. Говорю ему:

Ты извини! Меня ваш штурман сюда определил.

— Все ясно. Штурман у нас известный… —делает паузу, но так и не произносит, чем же известен у них штурман.

После возвращения в Севастополь по вопросам, связанным с пребывани­ем на корабле, общаемся со старпомом. Недолгий разговор оставлякет ощу­щение вины уже только за то, что мы посмели здесь появиться. После пре­ставления командиру это ощущение усиливается…

Каюту нам выделили, восьмимест­ную. Делим ее с катерниками, которых эсминец должен доставить на архипе­лаг Дахлак в Красном море. Определили и помещение для работы — запасной штурманский пост размером полтора на полтора метра в одной из мачт-башен,

НАВИГАЦИОННОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ

В море убываем прозрачным мартовским утром. Менее чем через сутки мы уже у турецких берегов и с рассве­том начинаем прохождение Черномор­ские проливов. С палубы всех гонят вниз. Оставляют только нескольких вооруженных табельным оружием офи­церов: не отстреливаться от недругов. а не допустить, чтобы кто-то из своих сбежал к ним, сиганув с борта в холод­ную воду Босфора…

Когда втягиваемся в Дарданеллы, профессиональный интерес заставляет нас подняться и запасной штурманский пост: на азиатском берегу расположен один из пунктов базирования военно-морских сил Турции. Снимаем его, хотя воздух и недостаточно прозрачен для получения качественных снимков.

Прямо по курсу идет то ли тан­кер, то ли сухогруз. Вот он сместился немного влево, сейчас и мы довернем, ведь нам по пути в Эгейское море, значит, следовать в проливе суждено друг за дружкой, караваном. Но поче­му-то никто не спешит перегадывать руль лево на борт. Нас, по большому счету, это не волнует: в ходовой рубке достаточно ответственных лиц, чья спе­циальность ~ судовождение.

Из-за этой-то убежденности все, что происходит потом, скорее удивляет нас, чем пугает: несущий полный бое­запас корабль вдруг начинает скакать как строптивая лошадка, взбрыкивая кормой. Корпус трясет все ощутимее, и ход резко замедляется. Ухватившись, чтобы не упасть, за ограждение мостика, оборачиваемся с Андреем назад: за кор­мой кильватерный след не привычного белою цвета, а желто-бурый от перемо­лотого винтами грунта. Через несколько секунд тряска немного уменьшается, видимо, машины застопорили, корабль двигается вперед только но инерции, заметно отклоняя нос влево, в сторону центра пролива это рулевой, похоже, все же переложил руль. Завороженно смотрим на догнавшую нас сопутную но волну. Пот она приподнимает корму, и в этот момент винты вновь начинают вращаться, и корабль медленно уходит с мелководья туда, где под килем есть желанные семь футов. Только сейчас замечаем, что с правого борта берег сов­сем близко, рукой подать, отчетливо различается даже жиденькая весенняя травка вперемешку с клочьями сухой, прошлогодней.

Молчим, ощущая только одно чувс­тво — стыд. Как же так, при отличной видимости в проливе, где плавание в навигационном отношении не пред­ставляет опасностей, чуть не налете­ли на берег пропахали винтами дно и выбрались с мелководья лишь случай­но, благодаря сопутной волне.

Даже во внутренних помещениях чувствуется, что корабль двигается как-то странно корму мерно подкиды­вает. В Эгейском море становимся на якорь. Спускают водолаза. После его доклада командиру на корабле пере­стают улыбаться: винты повреждены, надо возвращаться в Севастополь, Но стоять нам в этой точке до тех пор, пока С турецкими властями не будут согласованы формальности по обратному про­хождению Черноморских проливов.

Маемся без дела. Ранней весной Эгейское море погодой не радует. Из серой мглы время от времени появля­ются не очень-то ладящие между собой союзники по НАТО: то подойдет убедитьсн в том, что мы все еще болтаемся на якоре, гре­ческий фре­гат под сине-белым поло­сатым флагом. то явятся поглядеть на нас турки на эсминце под красным с белым полуме­сяцем и звез­дой полотни­щем.

Через две недели вынуж­денного стояния в северной части Эгейского моря начинаем прохождение пролива в обратном направлении. Чем ближе Севастополь, тем мрачнее ста­новятся корабельные офицеры. То, что головы полетят, ясно всем, но по кому еще, кроме явных «фаворитов» — коман­дира и штурмана, пройдется карающим мечом командование флота  — это воп­рос открытый.

Встречали эсминец, понятное дело, без оркестра…

НАКОНЕЦ МЫ НА «ПРАВИЛЬНОМ» КОРАБЛЕ

4 мая, когда эсминец был отремон­тирован, повторно выхолим в морс на нем же, но уже с новым командиром. Нет на борту и прежнего штурмана. Обстановка в кают-компании, да и на корабле в целом, совершенно иная. Шумят и выражаются временами толь­ко боцман, должность у него такая, да старпом, отношения с которым как не заладились с самого начала, так и про­должают оставаться весьма прохлад­ными. Черноморские проливы пробе­гаем без происшествий, не говоря уже о практически лишенном навигацион­ных опасностей Эгейском море.

В Средиземном море получаем указание пересесть на гидрографи­ческое судно * Маршал Геловани» и на нем175_-_Soldat_udachi_2009-042 следовать в Индийский океан. Наученные горьким опытом, морально готовы к трудным переговорам по воп­росам размещения. Но ничего подоб­ного не происходит. Старпом вежли­во предлагает места в каютах, а потом еще и интересуется, устраивают ли они нас. Конечно, устриинают. и главным образом не потому, что условия весьма приличные, все с иголочки, новое, а потому, что отношение к нам не как к варягам и нахлебникам, а как к своим, флотским, не из праздного любопытства следующим в Индийский океан.

Вечером, покуривая на юте, запросто общаемся со старпомом.

Узнаем, что гидрограф, построенный на польской верфи, совершает переход к месту базирования на Дальний Вос­ток. Пока нам по пути.

На следующий день за мной посы­лает командир. Иду к нему в каюту в сопровождении мичмана, гадая, на что такая честь. Все объясняется просто: старпому я сболтнул о том, что обра­зование у меня филологическое, тот и предложил командиру кандидата для ведения переговоров со службами Порт-Саида и арабскими лоцманами о проохождении Суэцкого канала.

Командир интересуется, какими языками владею. Отвечаю: Персидским и дари.

— А как с английским?

С этим у меня нелады, —  призна­юсь честно,  чем озадачиваю коман­дира, решившего было, что вопрос с переводчиком уже благополучно раз­решился.

— Жаль… —  Командир задумывает­ся и помедлив минуту, говорит: — Но, кроме вас, на корабле никто, даже мало-мальски, английского не знает»
Что делать?

Меня привлекать, киваю утвердительно и загодя оговариваю спои права. Только за огрехи не обессудьте, с этим языком никогда не работал.

— Да кто ж вас сулить-то будет, — радостно соглашается командир,     не мы    точно, никто ни бельмеса в английском не смыслит, а арабы… арабы пусть лучше русский учат, а то подза­были с тех пор, как Насера не стало!

Иду в каюту, лезу в чемодан. Чего только в нем нет. Книг, справочников и словарей я набрал с избытком, благо не самолетом летим, за лишний вес никто не спросит. Отыскиваю англо-русски и военно-морской разговорник и нач­наю штудировать самое необходимое для радиопереговоров с Порт-Саидом.

«ВОТ ТЕБЕ, КАМАРАДО, ФИР БОМБИМО!»

Прохождение Суэц кого ка нала началось вечером 9 мая. До этого неко­торое время дожидались лоцмана на внешнем рейде, а потом с его помощью зашли в акваторию порта.

Бесцеремонность, с которой ведут себя египтяне, просто поразительная. Не просят, а требуют презенты — шоко­лад, сливочное масло, сыр, консервы, водку, вино и сигареты. Встретив непо­нимание, обижаются, проявляя при этом немалые актерские способности, и используют нехитрые приемы шанта­жа: угрожают покинуть судно, протес­туют против «неудовлетворительных условий размещения, «плохого пита­ния» и цепляются за любой предлог для скандала. Объяснить все это только особенностями южного темперамента и крайней бедностью населения нево­можно. Есть видимо, и какая-то своя, корпоративная склонность к попрошайничеству у сотрудников компании Суэцкого какала.

175_-_Soldat_udachi_2009-044Кроме тех, кто действительно дол­жен присутствовать на судне для его подготовки к прохождению канала, на борт нагло лезут всякие темные лич­ности, тоже за дармовщинкой, просят и готовы брать  канаты, брезент и любое железо, не говоря уже о качес­твенных советских продуктах и, надо признать, не столь уж хороших табач­ных изделиях. Боремся с ними как можем, отлавливаем и выдворяем на катера и лодки, на которых они подходят к борту. Но некоторые прорываются даже на мостик. Один из них, весьма упитанный и с виду отнюдь не бедствующий то ли полицейский, то ли охранник, с классическим армейским «Кольтом М1211» в открытой кобуре, вальяжно поднимается в ходовую рубку и, дергая командира на рукав, напоми­нает о презенте. Командир, беседующий в это время с одним из офицеров, оборачивается и, чтобы отвязаться от очередного назойливого просителя, достает из кармана заранее приготов­ленную шоколадку, подает ему и пыта­ется продолжить прерванный разговор. Египтянин недоволен, надувается как пузырь и обиженно на немыслимой смеси английского, немецкого и итальянекого обьясняет, что он заботливый отец четверых детей:

Кэп! Фир бомби но.

Лицо командира, прежде держав­шегося весьма выдержанно, багровеет, по-видимому, достали окончательно. Он медленно поворачивается и зловеще переспрашивает, не прибаая к услугам переводчика:

— Фир бомбимо?!

Ес, ес, утвердительно кивает египтянин,  одной рукой демонстрируя шоколадку и растопыривая при этом четыре пальца на другой руке.

Командир забирает шоколадку и, положив ее на ладонь левой руки, реб­ром правой энергично рубит сначала вдоль, потом поперек на четыре услов­ные части и отдает многолетному просителю:

Вот тебе,  камрадо, фир бомби-но!!!

Командира можно понять. До этого эпизода мы с ним битый час терпели­во объясняли какому-то чиновнику в гражданском костюме, державшемуся с поенной выправкой и потому больше походившему на представителя какой-то из спецслужб, что корабль наш хотя и называется гидрографическим судном, но ходит-то под флагом всп­могательного флота ВМФ великой державы СССР, а потому досмотру не подлежит. К нашему удивлению он отказался даже от богатых презентов, предлагая которые, мы пытались отвя­заться от него, косвенно подтвердив этим, что к попрошайкам компании Суэцкого канала он никакого отноше­ния не имеет.  Уж очень хотелось этому хлыщу добиться нашего согласия на досмотр. На его бесконечные и нудные экивоки на то, что судно окрашено в белый цвет,команда гражданская, на борту есть даже женщины, а вооруже­ния нет, поэтому он имеет право осмот­реть его, мы так же нудно объясняли, что командование корабля прел ставле­но военно-морскими офицерами, судно вспомогательное, а не боевое и потомуне нуждается в шаровой окраске бортов и надстроек, а установочные места для корабельной артиллерии на военное время предусмотрены. Последнее его заинтересовало. Показали барбеты для орудий, наотрез отказав в возможности осматривать что-либо еще, и наконец-то отравили его восвояси.

Еще одна головная боль —  прожек­тористы. Укрепили на носу судна свое ночное светило и, не поблагодарив лаже за предложенную еду, ведут себя на боргу как дома: достали кальян, набили его какой-то дрянью, явно не обычным фруктовым табаком, сделали по очере­ди несколько затяжек, после чего глаза у всех остекленели, и начали веселить­ся, похохатывая неизвестно нал чем.

УКРОЩЕНИЕ СТРОПТИВОГО

Наконец, занимаем свое место в каранане и начинаем движение. Слава богу, непрошеные гости больше на судно не лезут. Лоцманы время от вре­мени меняются,  каждому из них отве­ден свой участок.

175_-_Soldat_udachi_2009-043Третий по счету лоцман поднима­ется на борт ночью. Пристально осмат­ривает предназначенную ему каюту и для начала (подчеркивая для начала) требует вареных яиц, сыру и кофе, а также водки или, на хулой конец, шам­панского. Разговаривая с ним. явствен­но ощущаю запах перегара. Говорю об этом командиру. Тот дает указание обеспечить лоцмана всем необхолимым, исключить спиртное. Обнаружив отсутствие оного, лоцман тут же зака­тывает скандал по поводу предостав­ленной каюты, которая сначала ему даже очень понравилась. Кричит, что он командовал подводной лодкой, имеет звание капитана, а его отеи — бывший командующий ВМС Египта, и потому он, лоцман то есть, должен размещать­ся в каюте офицерского состава!

Но не на того напал. Командир хорошо представляет, что будет с лоцманом, если он еще «добавит» и как после этого будет вести корабль… Уже обретенный опыт общения с сотрудни­ками канала научил командира тому, что жесткие решения воспринимаются ими в конце концов с пониманием, а любые сюсюканья ни к чему доброму не приводят. Он решает так: пусть лоц­ман отдыхает и первой предложенной каюте, офицерской, к стати, и только утром, при условии надлежащего выполнения своей миссии, получит стакан водки, закуску к ней и пол кил о высоко ценящегося у местного насе­ления советского сливочного масла в качестве презента. Так оно все впос­ледствии и было.

О ВОСТОК, НЕТ СЛОВ

10 мая в 17.30 завершаем прохож­дение канала и выходим в Суэцкий залив. Он неожиданно встречает отно­сительной прохладой. Но свежо толь­ко в тени. Сочетание не из приятных: то подсушиваешься, то обливаешься потом на солнце, город Суэц, вытя­нувшийся вдоль побережья залива, издалека впечатления не произво­дит белые домишки в несколько этажей, набережная с игрушечными машинками, кое-где пальмы и мина­реты. Но на горизонте великолепные горы. Сожалею о том, что нет с собой цветных фотопленок. В целом доми­нируют два цвета ярко-голубой и насыщенно-желтый. Впрочем, сами горы коричневые с голубым отливом,

Ночью, покуривая на юте, наблю­даем для большинства невиданную прежде картину. Вокруг расстилаются совершенно черные воды пол куполом такого же черного звездного неба, как будто взятого из иллюстрации к «Тыся­че и одной ночи». Лишь мерцаюший горизонт окрашен в теплые закатные тона разлившимися по нему красны­ми и желтыми огнями сжигают газ на нефтепромыслах, его запах временами  тяжело наваливается на судно. Вот он, Ближний Восток, —древний и молодой…

Красное море прошли быстро, даже не успели в полной мере насладиться великолепными бытовыми условия­ми на судне кондиционированный воздух во всех помещениях, ковровые покрытия в каютах, в любое время душ, сауна, свежие постельные принадлеж­ности и пледы, не говоря уже о пре­красном питании. На стол с четырьмя столовыми приборами первое подается в фаянсовой супнице, второе разносят официантки. Еще бы недельку такого шика! Но «Маршалу Геловани» надо двигаться дальше, на Далекий Восток, наша цель тоже Восток, но Средний. Поэтому 14 мая в южной части Крас­ного моря с сожалением покидаем это гостеприимное судно.

В «ПЛЕНУ» У ОСТРОВА ЦИКЛОПОВ

Пересадка прошла на редкость спокойно, без каких-либо осложнений, чему способствовала и погода ни ветерка, море гладкое, как зеркало. На горизонте Африка. Остров архипелага Дахлак, к которому шли на буксире, тоже выглядит совершенно по-афри­кански: низкое каменное плато покры­то редкой растительностью, главным образом деревьями. Они напоминают грибы на тонкой коричневой ножке, у которых грязно-зеленые шляпки-кроны вытянуты по горизонтали.  Бере­говая линия сильно изрезана, торчат камни. Море буквально кишит рыбой. Под невысокими каменными берего­выми отвесами вода временами заки­пает от гуляющих косяков. Вдали от берега охотятся тунцы, высоко выпры­гивая из воды. А у пирса, к которому причялил наш буксир, стайками ходят полосатые рыбки величиной с ладонь.

Пересели на стоящую у прича­ла плавбазу подвелных лодок. Днем солнце поднимается высоко и стоит почти прямо над головой. Найти тень на падубе невозможно, Воздух влажен, тело постоянно липкое от пота, ветер не освежает. Температура воздуха не опускается ниже тридцати градусов даже ночью, А ведь это только май, самая жара еше впереди.

Вынужденное сидение на архипе­лаге Дахлак продолжается две недели. 31 мая наконец-то двинулись на вос­ток. На четвертый день пути прошли Баб-эль-Мандебский прошив в обрам­лении гористых островов, треугольни­ки которых напоминают зубы акулы, и вышли в Аленский залив. Море спокойное, но даже в покатой волне чувствуется океанская мощь. Ии-под форштевня корабля выпрыгивают по одиночке и стайками летучие рыбы, и летя нал водой, преодолевают значи­тельные расстояния. Не видя взлета и приводнения, вполне можно принять их за маленьких птичек.

В ночь на 4 июня закачало. К утру ветер еще более усилился, и боковая волна начала крепко валять плавбазу. В полдень волны гуляли и по палубе. Некоторым офицерам, собравшимся на обед раньше других, пришлось испы­тать все прелести неожиданного соле­ного душа из иллюминаторов кают-компании кто-то забыл их вовремя задраить.

К вечеру качка пошла на убыль. Вышел на палубу и сразу же уяснил причину — подошли к острову Сокотра, укрывшись за ним от ветра и волн. Остров гористый, на склонах и вер­шинах торчат каменные «пальцы». У побережья бухты, в которой бросили якорь, приютилась деревушка, рялом с ней — пальмовая роща. Приглядевшись, обнаружил необычное для меня явление — песчаные дюны на каменных склонах. Пейзаж сказочный. Припоми­наю, что согласно древним преданиям Сокотра острой циклопон.

Снова возникает вопрос: сколь­ко времени нам стоять здесь и когда будет попутный корабль, который доставит нас в район выполнения задачи? А пока как в плену: сидение на месте, беспощадная жара и вынужденное безделье.

АВИАНОСЕЦ«НЕВИДИМКА»

Наконец, 2 августа,  на девяностый день пребывания в морс, очередной раз пересели на другой корабль, Готовимся к переходу в северном направлении.

Каюта, в которой обитаю, завалена пачками простыней, наволочек и жес­тяными банками с сухарями. Волнует гора постельного белья под подволок, как бы не развалилась при качке. Но есть койка и стол —  это главное, жить и работать можно.

7 августа в 20.00 снялись с якоря и потянулись на север, Прогноз погоды неутешительный  — по району перехода волнение моря семь баллов. Кораблик наш имеет водоизмещение всего 1.200 тонн, но качает его пока плавно, хотя с достаточно большой амплитудой. Пока мы еще недалеко от острова, но чем даль­ше в океан, тем сильнее будет качка.

Временами слушаю местные ново­сти. В Пакистане проливные дожди, уничтожены посевы, нарушен график полетов на международных авиалиниях через Карачи, самолеты салятся в Лахо­ре и Равалпинди. Сейчас эта непогода рядом, она и нам может доставить непри­ятности.  На ирано-иракском фронте без перемен. В Красном море выставлено 152 мины, на которых подрываются торговые суда. Египетское руководство обратилось за помощью в разминирова­нии к США, Великобритании и Фран­ции. В район уже направлены амери­канские вертолеты-тральщики, а у входа в акваторию Красного моря находятся три французских корабля. Правительс­тво Египта призывает не преуменьшать опасность и обеспечить безопасность на маршрутах судоходства, пролегающих через Суэцкий канал. Постановка мин увязывается с ирано-иракской войной и особенно с нападениями на танкеры в Персидском заливе. Не это ли необходимый предлог и приглашение к вмешательству в ирано-иракский конфликт Соединенным Штатам? Американцы уже грозят расстреливать все суда, приближа­ющиеся к их кораблям с северо-западной части Индийского  океана ближе чем на пять миль.

Несколько раз облетали визитеры с американского авианосца, который болтается где-то вблизи основного маршрута судоходства в Аравийском морс. Наш интерес к нему не праздный. однако мы его еще не обнаружили, а он о нас уже знает…

13 августа мы уже в Оманском зали­ве, жмемся к его южному побережью, поэтому работы все еше немного — нам бы лучше продвинуться северо-запад­нее. Успеваю даже читать. Погода кар­динально изменилась. Море спокой­ное, ветра, нет, жарко, влажность очень высокая, С заходом солнца корабль мокрый, как после дождя: на металле и даже на дереве конденсируется влага. Много летучих рыбок, за которыми охо­тятся кальмары. Стаями ходит макрель. Наши рыбаки набрасывают лесу пытаясь, добыть ее, но бесполезно. Появились морские змеи — пестрые ленты длиной более полуметра. Они, как поговаривают, в 8—10 раз ядовитее своих сухопутных сестер, но для человека якобы не опас­ны, так как пасть у них маленькая.

15 августа двинулись на северо-запад залива. Наконец-то есть возмож­ность решать поставленные на поход задачи. Работаем.

БУТЫЛКА ОДИНОЧЕСТВА НА ДВОИХ

В субботу, 18 августа, собрались после бани. Есть такая традиция на этом корабле в просторной кнюте доктора выпить по рюмке и пообщаться офицерской компанией за сигареткой-другой на сон грядущий. Нежданно-негаданно заходит коман­дир, наслышанный конечно же о суб­ботних посиделках,  но ранее никогда не тревоживший доктора и иже с ним в это время.

Встаем, приветствуя старшего. Командир жестом разрешает сесть, но сам остается стоять, обводит всех взгля­дом, останавливает его на мне и кивает; «Пойдем!» Пока поднимаемся к нему п каюту, гадаю, в чем причина приглаше­ния на высочайшую аудиенцию Ско­рее всего в том, что я в общем-то чужой на корабле, одним словом — прикомандированный, сегодня здесь, завтра там.  А удел командира в автономном плавании одиночество. Абсолютная пол­нота власти зачастую проводит некую грань между обладающим ею офицером — единоначальником и командой, что становится препятствием для общения, сводя все к простеньким схемам: при­казал — исполнили, сказал — согласи­лись.

В каюте командир указывает на диван,  а сам молча лезет в рундук и выставляет на стол бутылку сухого венгерского вина. Достает два высо­ких стакана и разливает. Берет ста­кан, чокается со мной и выпивает его до дна. Следую примеру старшего. Командир предлагает сыграть в шахматы, и не дожидаясь моего согласия, кричит как будто бы в никуда:  Шахматы!

Тут же появляется вестовой с шах­матной доской под мышкой, раскла­дывает ее на столе и расставляет фигу­ры. Недальновидно выигрываю белы­ми первую партию. Вторую партию тактично свожу вничью, потом опять поддаюсь азарту, выигрываю. Игра­ем с переменным успехом до тех пор, пока командир, честно выиграв три партии подряд, не предлагает: Выйдем на мостик!

Черная душная ночь сразу же влаж­но обволакивает тело, отдохнувшее от духоты в кондиционированном помещении. Невдалике видны огни какого-то судна, лежащего В дрейфе. Коман­дир подзывает вахтенного офицера:

Идем на огни. — Есть!

МЫ К НИМ СО ВСЕЙ ДУШОЙ, А ОНИ К НАМКОРМОЙ!

Подходим к судну Это танкер с освешенной. словно новогодняя елка, кормой, и судя по выведенному на ней порту приписки — западногерманский.  — Ближе! — дает указание коман­дир.

У вахтенного в глазах  испуг — куда еше ближе, и так расстояние меньше кабельтова. И без бинокля хорошо видно, что на корме танкера выстро­ились вдоль лееров десятка полтора чистеньких немцев в шортах, светлых рубашечках и белых гольфиках. Все с удочками, видно, решили немно­го расслабиться после выхода из Персидского залива. Там было не до развлечений: в любой момент можно было либо напороться на мину; либо получить в борт ракету с175_-_Soldat_udachi_2009-046 иракского штурмовика или иран­ского катера.

Шпрехен зе дойч? — пытается по громкой связи завязать разговор так и не утоливший жажды общения командир.

В ответ тишина.

Чего это они не шпрехают, языки проглотили? — искренне удивляется вахтенный.

На корме танкера некоторые рыбаки предусмотрительно сматы­вают лесу, а на мостике включается прожектор и начинает лихорадочно шарить по нашему борту. Но выве­денные на нем две заглавные буквы ГС с цифрой через дефис ничего не гово­рят любопытствующим немцам. Про­жектор методично исследует мачты в поисках флага. Но его нет. Нет, конеч­но, только в  понимании педатничных немцев. Вместо развевающегося на ветру полотнища, быстро приходяще­го в непригодное состояние и требую­щего частой замены, наш экономный боцман изобрел вечный флаг —  на мачте болтается небольшой жестяной пря­моугольничек с выведенным на обеих сторонах масляной краской флагом вспомогательного флота. Разобрать на фиолетовом поле маленький бело-голубой с красными звездой, серпом и молотом флаг ВМФ СССР и днем-то трудно — -краски давно выцвели под тропическим солнцем.

Беспокоят немцев и наши загорев­шие до черноты моряки, высыпавшие на палубу, сменившись с вахты. По причине жаркого климата им разре­шено нести ее на постах, раздевшись до трусов и босиком. После того, как по толпе полуголых матросов, тела которых «украшают» выполненные в традиционном морском стиле татуи­ровки, прохаживается луч прожектора, оказывается, что немцы все же шпрехают. С танкера доносятся какие-то команды, его корма пустеет, а из-под нее вырывается, постепенно увеличи­ваясь в размерах, белый бурун. Тан­кер набирает ход и трусливо уходит на юго-восток.

Пижоны!  — дает оценку такого поворота событий командир, разоча­рованно направляясь к трапу, и командует: — Отбой!

Спускаюсь к себе в каюту засыпаю сразу же, как только голова касается полушки…

БОЛЬШОЙ «ШУХЕР»

Будит непрерывный сигнал звон­ком и команда: «Боевая тревога!»  Открываю глаза. Мне казалось, что я только-только прилег, а в иллюмина­тор уже заглядывает солнце. Слыш­ны беспорядочный топот по палубе и невнятные крики. Надо бежать на посты. Выскакиваю из каюты, караб­каюсь по трапу, из коридора выше доносится:

— Пулемет на мостик, раздать автоматы!

— Арсенал заварен товарищ старший лейтенант!

— Какая сволочь это сделала?!

— Так вы же,  как из  Владика вышли, сами приказали!

— Сварочный аппарат сюда, быс­тро!

175_-_Soldat_udachi_2009-048Чувствую, дело пахнет жареным. Выскакиваю на палубу, осматриваю горизонт; юго-западнее два белых буруна, отбрасываемых высоко подня­тым форштевнем катера, на носу которого зловеще поворачивается из сторо­ны в сторону орудийная башня. Анд­рей бежит на развернутые нами посты ставить задачи морякам, я в каюту за фотоаппаратом, потом снова на палубу. Пытаюсь отыскать лля съемки местечко повыше, все еще не до конца понимая, что же происходит и почему нас ранним утром атакует неопознан­ный катер. Подняв голову, вижу караб­кающегося на мачту боцмана, из-под рубашки которого выглядывает фиоле­товый краешек флага вспомогательно­го флота. Вот он закрепил флаг, полот­нище развернулось по ветру Перевожу взгляд на катер. Тот резко снижаетход и начинает циркуляцию, становясь к нам бортом. Снимаю, Сквозь визир фотоаппарата замечаю на мостике катера нескольких человек, взгляды которых устремлены на нас. Один из них высоко поднимает бинокуляр, рас­сматривая наш, трепещущий на ветру, теперь уже «правильный» флаг.

По бортоному номеру катера и справочнику уточняем с Андреем его принадлежность и название «Аль-Мансур» ВМС Омана собственной персоной. Через несколько минут он мирно уходит восвояси. Отбой бое­вой тревоге. Однако через некоторое время нал горизонтом появляется черная точка, постепенно увеличивается и с жужжанием делает круг над нами. Фотографирую оманский патрульный самолет «Скайвэн», прилетевший убе­диться, что мы не морские разбойники с пиратского берега, о которых еще жива память в этих местах…

На этом «дружеские» визиты не заканчиваются. Уже не с жужжанием, а с низким воем над мачтами несколь­ко раз проносится четырехмоторный Р-3F «Орион» — самолет базовой пат­рульной авиации ВМС Ирана, приле­тевший с северо-запада.

Значит, отметились оба гаранта безопасности Ормузского проли­ва и Оман, и Иран. Непрерывно снуем с Андреем между нашими пос­тами и мостиком. Как же, на ловца и зверь бежит, хотя для ранних визи­теров конечно же зверь это мы. Разуверить их в этом не стремимся. Под занавес на наш кораблик строем уступа выходят два огромных амери­канских эсминца типа *Спрюенс».  Издалека опознав в нас советских, красиво перестраиваются в киль­ватерную колонну и приветствуют, выбрасывая флаги. Отвечаем тем же: теперь уже ни у кого не возникает сомнений внеобходимости строго следовать нормам морского этикета. Тем более в общении с американца­ми всегда строго выполняющими все положенные военно-морские ритуалы в отличие от своих союзни­ков по НАТО, более слабых и потому, наверное,пытающихся порой откро­венным хамством на море несколько повысить свой статус.

Вот так, попутал лукавый подойти к немецкому танкеру, а тот переполо­шил весь залив, сообщив кому надо и не надо о неопознанном судне с явно «бандитской» командой. И хотя мы, по-видимому выглядим в глазах мест­ных судоходных кругов либо идиотами, либо провокаторами, нас с Андреем это не особенно волнует. «Звери» сами побежали в сети, и наша «добыча» весо­мо приросла за счет их беспечности…

К 22 августа в основном заверша­ем нашу работу, точнее  ее основной этап, ради которого мы с марта этого года и болтались по морям. Обобщить результаты сможем, не торопясь, во время перехода домой. Двинулись на восток к выходу из Оманского залива. С приходом в северо-западную часть Аравийского моря гоняемся за американским авианосцем. Как-то вечером вышел на палубу, а вокруг огни кораблей сопровождения — влез­ли прямо в ордер.

В Аден прибыли 21 сентября. С заходом в акваторию порта пришвар­товались не к причальной стенке, а бортом к кораблю нашей эскадры, сто­ящему на бочке. Получили указание 26 сентября пересесть на противолодоч­ный крейсер «Ленинград», который планируют возвращать в Севастополь.

Сходил на берег. Денег мы не полу­чили: оказывается, прикомандирован­ные черноморцы не обеспечиваются денежным довольствием на тихооке­анских кораблях эскадры. Может, врут финансисты? Но, как бы то ни было, посещение магазинов потеряло всякий смысл. Однако в той части Адена, в которой нам разрешено бывать, кроме магазинов, смотреть нечего.

В ТРУСАХ И БЕЗ ПРЕТЕНЗИЙ НА ПОЛИТИЧЕСКОЕ УБЕЖИЩЕ…

Неожиданное происшествие — ранним утром 24 сентября сбежал на берег один из корабельных матросов.

Непосредственное участие в поисках пришлось принимать и мне. Сначала вместе с группой офицеров ходил по городу в надежде встретить беглеца. Вернулся на корабль только к двенад­цати дня.

После обеда ко мне В каюту неожи­данно является особист с эскадры в зва­нии капитана 3 ранга и спрашивает: — Переводчик?

Нет, отвечаю и поясняю, что состою в совершенно иной должности, но также требующей знания иностран­ных языков.

Собирайся, поедем в местную полицию, будешь переводить.

Это невозможно, я арабского языка не знаю.

— А у тебя какой?
Персидский.

Так это разве не одно и то же? Пытаюсь объяснить, что языки абсолютно разные. Персидский отно­сится к индоевропейской семье, а арабский к хамито-семитской. Не понимает:

Ты мне мозги не пудри, перевод­чик, прикажут, будешь переводить.

Хорошо, — соглашают, стараясь при этом не выдать улыбкой, что ситу­ация «переводчик  — так переводи!» мне
давно знакома. Не в первый раз встре­чаюсь с отношением ряда лиц началь­ствующего состава к представителям
этой профессии как к универсальной машине, способной обеспечить обшение с кем угодно, даже с марсианами.

— То-то же,   удовлетворенно хмы­кает особист, думая, манерное, что таких, как он на мякине не проведешь.

Переодеваюсь, Беру, как и прежде, когда действительно работал пере­водчиком, блокнот и ручку и сажусь в ожидаюший у борта катер. Подходим к причалу, над которым возвышается здание портовой полиции. В кабинете начальника говорю с порога: — Салам алейкум.

Ваалейкум ас-салам, — припод­нимается с кресла высокий и дород­ный полицейский, совсем не похожий на йеменских арабов, низкорослых и сухощавых.

— Do you speak English? — интере­суюсь.

—   Yеs, оf соursе, отвечает на таком же плохоньком английском, каки у меня.

Выяснив, что друг друга мы пони­маем, перехожу к изложению пробле­мы, которая заставила нас просить помощи у полиции. Офицер удивлен­но и даже немного обиженно спраши­вает, почему мы сразу не обратились к нему, и, обнадежньая нас, заявляет:

Мы найдем кого угодно в тече­ние нескольких часов, лишь бы были его приметы, а лучше — фотография.

Возвращаемся на корабль за фото­графией. Особист искоса сверлит меня взглядом, потом все же высказывает мучающие его сомнения вслух:

Что ж ты врал-то, что их языка не знаешь?

—  Так мы же не на арабском, а на английском разговаривали.

Задумчиво так отводит взгляд в сторону, соображая что-то, потом решительно поворачивается ко мне и пытается припереть к стенке:

— А «салам алейкум»?

Так «салам алейкум», что у нас в Средней Азии  что здесь, означает «здравствуйте».

Особист успокаивается, дело не сошьешь. Да и главная забота у него нынче другая. Вся команда по его ука­занию ищет фотопортрет провинив­шегося, но не находит: беглец парень замкнутый, ни с кем не дружил, даже из своего призыва, а земляков на корабле не имел. В наличии лишь его комсомольский билет, маленькую фотографию с которого тут же пере­снимают хорошим фотоаппаратом, благо такие положено иметь на кораб­лях подобного предназначения. Тут же относим не очень четкую фотографию в полицию.

Спустя несколько часов, как и было обещано, беглеца в трусах, грязного, с затравленными глазами, приво­зят на корябль. Да, чтобы найти чело­века по таким «особым приметам», и фото не требуется. Проникшийся ко мне доверием особист после допроса рассказывает о мотивах побега: моряка за какие-то провинности лишили увольнения на берег тот обиделся и решил самостоятельно посмотреть на заграничную жизнь. В пять утра в одних трусах он спустился с низко­го борта на кранец, с него в воду, доплыл до берега и шлялся полуголым целый день по городу.

«…И СНОВА НЕ ЗНАЕМ, КОГДА ВОЗВРАТИМСЯ К РОДНЫМ»

После случившегося увольнение на берег для всех военнослужащих кораб­лей эскадры, стоящих в Адене, приостановлено. А моряки нашей группы так в городе и не побывали. Лишь я дважды сходил на берег. Жаль, конечно, что уда­лось посмотреть только портовый район под названием «Стимер пойнт», обойти который можно за два часа. Его глав­ной достопримечательностью является маленькая копия Биг-Бена   — память о колониальном прошлом и столице мет­рополии Лон­доне.   Много торговых точек, зеленых насаждений нет. На улииах грязновато, многие из них напоминают колодцы: при ширине всего в 8—10 метров их обрамляют высокие,   до шести-семи этажей, дома…

175_-_Soldat_udachi_2009-049Перебрались    на «Ленинград»    25   сентября — раньше, чем ожидали. В коридорах крейсе­ра иногда явственно попахивает ромом «Гавана-клаб», а временами доносит­ся запах хорошего сигарного табака. Весной «Ленининград» в составе отря­да кораблей посетил Кубу Встречали советских моряков радушно, а на про­щание Фидель Кастро подарил им гру­зовик(!) рома. В Севастополь крейсер вернулся в начале лета, а уже 10 августа вновь убыл на боевую службу Попросьбе правительств Йеменской Арабс­кой Республики, Народной Демократической Республики Йемен и Сомали советское руководство направило в Красное море корабельную группи­ровку для проведения тральных работ, которые были успешно завершены 15 сентября.

На  корабле  поговаривали, что  прибытие в Севастополь запланиро­вано на 16 октября. Но 26 сентября почему-то вновь уходим на восток, к острову Сокотра, видимо, играть мус­кулами. Наш вояж продолжался, и об этом еше долго можно было бы рассказывать…

ПОСТСКРИПТУМ

В Севастополь мы вернулись 6 нояб­ря 1984 года. То есть через полгода. Мой севастопольский начальник узнал меня только тогда, когда я пришел к нему в кабинет и доложил по полной форме о своем возвращении. До этого при встре­че возле штаба, он лишь машинально козырнул мне в ответ, не узнав в упор. Оно и немудрено. Когда уходил в море, весил восемьдесят шесть, по приходу — чуть более шестидесяти семи… Только глаза и усы, как шутили мои товарищи,остались прежними. Радовало то, что материалы, которые удалось добыть во время похода, оказались достаточно интересными. Начальник настоял на том, чтобы я окончательно заверишил их обработку здесь же  под его личным контролем, а потом отправил меня в очередной отпуск, приплюсовав к нему положенные дни за длительное пребы­вание в море.

В свою часть на Кавказ я вернул­ся лишь в середине февраля. Несмот­ря на то, что прошел без малого год в «бамутском треугольнике» все остава­лось как прежде: неторопливое тече­ние гарнизонной жизни, ежедневная служебная рутина, прерываемая вос­кресной охотой или  рыбалкой, редкие светские новости о чьей-то женитьбе или рождении ребенка, шумные и пом­пезные юбилеи, переходящие в массо­вые гулянья, как и дни рождения… Но это уже спасем другая история.

Михаил СЛИНКИН

Комментарий НА "Морское путешествие на перекладных"

Оставить комментарий