Памяти «неудобного» мыслителя

 

Необходимое предисловие

Знакомство с творчеством и судьбой Александра Андреевича Свечина у меня началось, можно сказать, случайно. Его книгу «Стратегия» 1926 года издания в крайне ветхом состоянии мне как-то довелось обнаружить на одной подмосковной даче. Друзья, которым она принадлежит, предложили взять любую интересующую меня литературу, находившуюся на чердаке и оставшуюся от деда – офицера царской и генерала Советской армии. Книг было много, но первой я прочитал упомянутую «Стратегию». И был практически ошарашен: и необычно живым стилем изложения, абсолютно оригинальным и непохожим на столь привычный сухой академический слог традиционных учебников, и ощущаемым биением мысли, и системным видением проблем обороны страны, и верностью прогнозов.

В этой связи хотелось бы отметить следующее. Иногда в наши дни приходится слышать от военных специалистов, имеющих самое высшее (академическое) образование, пренебрежительные высказывания в отношении к самому слову «классика», под которой понимается в их восприятии нечто нежизненное, застывшее и устаревшее. Общение с такими людьми показывает, что они ждут от литературы готового ответа на конкретную, решаемую ими сегодня практическую задачу. Между тем предназначение классики иное. Ее ценность – в гимнастике ума, в формировании методологии и аналитических способностей. Тем же, кто усердно пытается искать готовые ответы, автор книги «Трансформация войны» Мартин Ван Кревельд советует «читать «поваренные книги», в которых говорится, что делать, какими инструментами и в каких обстоятельствах. В таких «поваренных книгах» нет недостатка; их так много, что, если бы их погрузили на борт «Титаника», он пошел бы ко дну и без помощи айсберга».

К сожалению, приходится констатировать тот тревожащий факт, что до сих пор заброшено «в долгий ящик» духовное наследие отечественных военных мыслителей. Утрачивается преемственность системы военного образования, размывается почти неуловимая, но имеющая огромную важность для армии «институционная память организации» (выражение академика РАН А.А. Кокошина). Думается, что идеи Свечина и других отечественных военных классиков должны не ветшать на чердаках, а жить и работать на Россию и ее обороноспособность.

С учетом сказанного выше можно понять, что о Свечине писать сегодня и легко, и одновременно непросто. Легко потому, что уже нет необходимости, как в былые времена, доказывать: Свечин – один из самых выдающихся и оригинальных отечественных военных мыслителей. Когда-то сама такая мысль могла показаться преступной, ведь жизнь Александра Андреевича оборвалась во времена репрессий 1930-х годов. Он был расстрелян как «враг народа». Так что его наследие осталось незавершенным, он бы многое еще успел сделать. В этом году исполнилось 130 лет со дня его рождения.

В последние годы благодаря усилиям энтузиастов вышли (и неизменно находят читателя!) практически все его основные произведения, пусть далось это большим трудом, а книги выпускаются эпизодически, в разных издательствах и ограниченными тиражами. Многие исследователи самого различного ранга – и среди них не только кадровые военные – проявляют искренний интерес к трудам Свечина, используют его оценки и выводы.

Трудность же описания личности Свечина состоит в том, что очень нелегко разжечь среди современных военных специалистов России тот пытливый творческий дух, оригинальный образ мышления, который всегда был свойственен лучшим представителям отечественной военной мысли. От этого мы уже очень много потеряли вчера, теряем сегодня. А сколько потеряем завтра, если отношение к классике в корне не изменится?

Теоретик или практик?

Вопрос о влиянии на политическую и военную практику теоретических положений, равно как и о научном осмыслении этой практики, о реализации теоретических разработок, актуален всегда, имеет много аспектов и может решаться по-разному. В случае со Свечиным – да и не только с ним, скажем ради справедливости! – мы имеем наглядный пример того, как качества решительного командира, талантливого военачальника органично сочетаются с аналитическими способностями, склонностью к обобщениям, глубоким выводам и практически рекомендациям.

Опыта практической работы в войсках и активной боевой деятельности у Свечина было более чем достаточно, он прошел Русско-японскую и Первую мировую войны. Ему довелось занимать разные посты. Александр Андреевич окончил Академию Генерального штаба, а свою военную карьеру до революции 1917 года завершил в должности начальника штаба армии. И в то же время он всегда стремился осмыслить и использовать приобретенный опыт в широких масштабах. Чтобы донести свои наблюдения и выводы как до начальства, так и до тех, кому в грядущей войне неизбежно придется оказаться на передовой, он использовал любые возможности. К сожалению, понимание ему доводилось встречать далеко не всегда. Поэтому, чтобы «достучаться» до адресатов, он с первых лет своей офицерской службы решил сосредоточиться и на публицистической деятельности, причем проявил себя в этой сфере как талантливый военный писатель. За свои материалы, в которых он нередко чрезвычайно остро критиковал сложившееся положение дел, Свечин получал немало нагоняев от своих начальников.

Уже в 1920-е годы, в Советской России, Свечин писал о своих интеллектуальных усилиях следующее: «В Русско-японскую войну полками командовали такие известные писатели, как А.М. Зайончковский и Е.И. Мартынов. В числе других и пишущий эти строки в течение 17 месяцев командовал полком… Но прорвать безмолвие фронта нам не было суждено. На протяжении 25 лет моей писательской деятельности эти полтора года представляются единственным перерывом, когда я не держал в руках пера; а между тем я положительно ступал по ценнейшим наблюдениям, я захлебывался в выводах, и никогда армия так не нуждалась в установлении и освещении ее тактического опыта. Полк получил несколько запросов в виде худосочных анкет; полковой адъютант без затруднения дал ответы по этой убогой программе».

Неугомонным в вопросах преломления практики в теоретические положения, призванные стать руководством к действию, Александр Андреевич оставался вплоть до последних дней своей жизни. Свое творчество и соотношение его с повседневной службой Свечин оценивал следующим образом: «…моя роль была скромной в бюрократической области и довольно заметной в идейной». Много ли найдется сегодня действующих офицеров, готовых подписаться под этими словами?

Как о командире о нем красноречиво говорит способ борьбы с членовредительством, которое во время Первой мировой войны приняло массовые масштабы:

«За трое суток расположения на Мейшагольской позиции в полку, в различных ротах, было отмечено пять самострелов, отстреливших себе умышленно по пальцу. Я сразу не раскачался принять крутых мер. Самострелы не были эвакуированы в тыл, а оставлены в ротах, хотя временно потеряли работоспособность; по традиции три раза в день их заставляли становиться во весь рост на бруствер передовых окопов и прикладывать руки к глазам, как будто они наблюдают в бинокль. Немцы, принимая их за наблюдателей, давали из своих окопов, удаленных на 700–800 шагов, несколько выстрелов по ним, после чего им разрешалось спуститься в окоп. Наказание, не предусмотренное дисциплинарным уставом, но бросавшее в пот самострельщиков. На третий день немцы, к сожалению, сообразили, что их заставляют играть странную роль и перестали стрелять… По соседству же борьба с самострелами совершенно отсутствовала, и они сотнями и тысячами эвакуировались в тыл».

Несомненно, можно по-разному относиться к примененным «педагогическим» приемам, однако в боевой обстановке избранный образ действий позволил обеспечить боеспособность полка. Особенно в сравнении с другими, где самострелов эвакуировали, еще раз подчеркнем, «сотнями и тысячами»… Спустя годы такое «классово-враждебное» отношение к «рабочим и крестьянам в солдатских шинелях» в империалистической войне Свечину конечно же не могли не припомнить…

Свечин один из немногих понимал всю важность для достижения победы фактора осознания народом и армией того, ради чего они воюют и идут на жертвы. Характерен следующий эпизод. При проведении в феврале 1917 года смотра одного из полков Черноморской дивизии, которую Александр Андреевич возглавил, новый командир вдруг нарушил привычный порядок. К ужасу подчиненных офицеров вместо ознакомления с содержимым вещевых мешков и имуществом (что до боли знакомо многим военным и поныне) стал подходить к матросам и устроил своеобразную проверку, задавая непривычные вопросы: «С кем мы воюем?», «За что воюем?», «Какие цели ставим себе?», «Какой интерес у русского крестьянства в этой войне?» и т.д. Как вспоминал Свечин, ни одного, даже отдаленно вразумительного ответа, получено не было. В то же время «офицеры остолбенели и мямлили, что они этого со своими подчиненными не проходили».

Следует в этой связи отметить, что раздел «Сообщения для печати» книги А. Свечина «Стратегия» до сих пор остается практически единственным примером в отечественной военной литературе, в котором обосновывается необходимость целенаправленной работы органов стратегического руководства с прессой и показаны соответствующие технологии. Кстати, Александр Андреевич, находясь в Ставке русских войск в Первую мировую войну, отвечал за этот участок работы.

Все же командование полком он считал своим настоящим призванием. На этой должности стал генерал-майором и несколько раз отказывался от повышения. Позже Свечин вспоминал: «Отсутствие какого-либо стремления к дальнейшему повышению и наградам придавало мне большую независимость».

Знание окопной жизни, всей ее подноготной, большой опыт работы в органах военного управления оперативного и стратегического уровня, любознательность, широкая эрудиция, основательное образование, владение многими иностранными языками позволяли Свечину охватить в целостном виде и осмыслить всю противоречивую картину войны.

Прогнозы Свечина

Было бы абсолютно неправомерно оценивать Александра Свечина как исследователя, создающего труды отвлеченно-академического характера. И здесь необходимо сделать некоторые пояснения. Как известно, продуктом прикладной исследовательской деятельности – в подлинном смысле этого слова – выступает прогноз, выверенное научное предвидение, представляющее в какой-то мере «заглядывание» в будущее, а в конечном итоге – предложение определенного алгоритма действий. Порой результаты работы аналитика со стороны выглядят как нечто сакральное и удивительное, недоступное пониманию обычных людей, как данное свыше. Между тем все было бы слишком просто, если считать такие способности «приходящими свыше». Помимо соответствующей подготовки и незаурядных способностей, требуется еще и постоянный, порой изнуряющий труд, сбор и обработка информации, позволяющие выявлять связи и закономерности. Отечественная аналитика не раз демонстрировала способности филигранно работать с информацией, делать глубокие выводы, готовить верные прогнозы. Часто аналитика действительно представляет собой балансирование на грани неведомого. Очевидно, именно такую ситуацию и имел в виду отечественный мыслитель, соратник и старший товарищ Свечина Андрей Евгеньевич Снесарев, когда писал, что за пределами существующих знаний «может прозревать лишь гений». С полным правом эта характеристика может быть распространена как на самого Снесарева, так и на Свечина.

Выводы, прогнозы и рекомендации Свечина отличал прикладной характер. Весьма показательны его заключения относительно грядущей войны, которая ожидает Советский Союз, сформулированные в книге «Стратегия». В интересах достижения объективных результатов исследования мыслитель принял решение освободиться от ужесточавшихся идеологических клише и не сужать себе задачу, по его же словам, до «наброска красной советской стратегической доктрины». В 1926 году – когда еще совсем свежа была память о недавно завершившейся Гражданской войне, а до трагического 1941-го оставалось целых полтора десятилетия – Свечин формулирует ряд удивительно точных прогнозов относительно предстоящей войны. В частности, он пришел к следующим неприятным для многих выводам.

1. Война примет исключительно ожесточенный и затяжной характер, потребует напряжения всех сил страны. Собственно говоря, этот тезис явился исходной точкой для создания Свечиным концепции обороны страны и написания «Стратегии».

2. Высока вероятность временной утраты западных областей СССР. Противник же может оказаться на подступах к столице: «На задаче защиты Москвы должны быть сосредоточены все силы, решительная партия должна быть сыграна здесь». Свечин показывает возможность отступления в интересах достижения в конечном итоге победы. Примером гибкого подхода к обороне выступают следующие его рассуждения: «Весьма вероятно, что в будущую войну мы не встретим такого резкого разделения – 15-дневного спокойного сбора войск по обе стороны границы, прерываемого лишь слабыми вторжениями конницы или изолированным нечаянным нападением, и затем резкого встречного движения миллионных масс. Второстепенные цели, выдвигаемые вперед стратегией измора, заставят, быть может, начать войну с ряда второстепенных операций; можно предвидеть ряд горячих стычек и возможность крупной операции, развивающейся из постепенно усиливающейся поддержки прикрытия. Однако на нашей западной границе далеко не всюду имеются достаточные географические ценности, наличность которых могла бы оправдать такую активность в период, предшествующий окончанию сосредоточения. Напротив, на многих участках местность по обе стороны границы так бедна, что, казалось бы, оправдывает и отступательный маневр частей прикрытия; продвижение на пару переходов во многих пунктах не дает ничего, кроме некоторых хлопот за свои сообщения».

3. Ленинград вследствие своего географического положения, нахождения вблизи границы и сосредоточения в городе многих промышленных предприятий окажется в особо уязвимом положении. Поэтому Свечин, вспоминая Крымскую войну, именовал город «Севастополем будущей войны». Он, что называется, как в воду глядел:

«В настоящее время некоторые сомнения вызывает ленинградская промышленность. Царское правительство умудрилось сосредоточить в Петрограде много учреждений, не стесняясь тем, что оно вступало при этом в борьбу с природой. Ленинградская промышленность в 1925 г. представляла 14,6% всей промышленности СССР. В том числе в Ленинграде было сосредоточено: 56% резиновой промышленности, 48% — электротехнической, свыше 13% — металлической промышленности, главным образом, столь важная для мобилизации промышленности постройка двигателей дизель, станков, оборудования. …Невыгоды стратегического положения Ленинграда еще усугубляются удалением его от источников топлива, хлеба и сырья. В мирное время это удаление отражается лишь на повышении себестоимости ленинградской продукции, что отчасти компенсируется хорошим фабричным оборудованием, наличием традиций производства, квалифицированных рабочих и жилищной площади. Но в военное время придется считаться уже не только с накладными расходами, но с разрушающим транспорт длинным пробегом вагонов с сырьем, топливом и продовольствием, что представляет весьма нежелательное осложнение военной экономики».

Чтобы быть готовым к войне, Свечин предлагает не прятать, подобно страусу, голову в песок, а приступить к реализации ряда неотложных упреждающих мер. Для этого требовалось перестроить планы обороны страны, решительно отказаться от «шапкозакидательских» настроений и готовиться к трудной, изнурительной борьбе, безотлагательно разворачивать промышленное производство на Урале и в восточных регионах страны, на удалении от западных рубежей. Теоретик писал: «Важно добиться группировки всей военной промышленности и развития промышленных центров именно в хорошо защищенных своим географическим положением районах, притом по возможности ближе к источникам топлива и сырья».

Не составит большого труда заметить, что все это, как и многое другое, действительно пришлось осуществлять, однако не заблаговременно, а уже в ходе войны, ценой неисчислимых жертв и титанических усилий, под натиском врага.

Вряд ли в те годы, когда в Советском Союзе преобладало столь радужное мнение, что воевать Красной Армии предстоит на чужой территории «малой кровью и могучим ударом», при поддержке рабочего класса страны-противника, прогнозы Свечина могли встретить понимание политического и военного руководства. Несовпадение с официальной позицией дорого далось мыслителю: его взгляды были заклеймены как упаднические и паникерские. В 1931 году он был арестован, однако вскоре освобожден. В дальнейшем, находясь в распоряжении Разведуправления РККА, Свечин тщательно обосновал характер действий японской армии. По сути, он с высокой точностью предсказал Перл-Харбор, массированное применение японцами авиации.

Прогноз же его был таков: «Внезапному началу войны японцы придают особое значение. Внезапность будет осуществлена воздушной морской дивизией, к которой присоединятся сухопутные авиационные силы. …Флот, начавший войну 1904 года внезапным торпедным нападением на порт-артурскую эскадру, начнет и будущую войну, но посредством внезапного нападения с воздуха».

Некоторые труды Свечина середины 1930-х годов, посвященные анализу военного искусства японской армии, были запрещены к опубликованию в открытой печати. Командование Красной Армии испытывало вполне обоснованные опасения, что в Японии, ознакомившись с трудами Свечина, сумеют сделать полезные для себя выводы. 9 мая 1934 г. Ян Берзин так и доложил наркому обороны Ворошилову по поводу статьи «К вопросу об оперативной доктрине японской авиации»: «Поскольку статью написал именно Свечин, ее будут читать с особым вниманием за границей, и японцы критику и «советы» Свечина без сомнения учтут, благо они весьма тщательно изучают нашу военную литературу».

Нельзя не отметить, что на сегодня Свечин остается единственным отечественным военным теоретиком, чьи труды практически с момента их выхода известны за рубежом. Подводя итог своей творческой деятельности, мыслитель отмечал: «С 1906 года я написал около 30 книг и свыше 600 журнальных и газетных статей по военному делу и считался как в старой, так и в Красной армиях одним из наиболее авторитетных и интересных военных писателей. Мои книги до революции переводились на иностранные языки. Труды, написанные после революции, оживленно комментировались не только в русской, но и в мировой печати».

Уже в наши дни «Стратегия» вышла на английском языке в США в 1992 году, а «Клаузевиц» (с многоговорящим подзаголовком «Классическая биография из России») – на немецком в Германии в 1997 году. Кстати, Свечин одним из своих духовных менторов считал немецкого философа войны. Все же в определенной мере удручает то обстоятельство, что в России «Стратегия» небольшим тиражом переиздана на 11 лет позже, в то время как «Клаузевиц» с 1935 года не выходил вовсе.

Закономерен вопрос: читают ли и изучают ли за рубежом эти произведения? Как представляется, об этом можно судить, например, по диалогу, состоявшемуся у автора этих строк с профессором из Германии Беатрис Хойзер, специализирующейся на исследовании проблем безопасности и обороны и являющейся сотрудником Университета бундесвера. Фрау Хойзер, в частности, делилась своими творческими планами, связанными с исследованиями военно-стратегических взглядов в межвоенный период, при этом она высоко оценила точность прогнозов о характере будущей войны Михаила Тухачевского. На замечание, что большего внимания в этом отношении заслуживают труды Свечина, и в частности «Стратегия», профессор со знанием дела и емко ответила, что у них в библиотеке эта книга имеется и что она ее читала.

Известно и то, что в процессе подготовки военных кадров в США предусмотрено использование трудов нашего соотечественника. Посетив, например, сайт американской военной академии в Вест-Пойнте, нетрудно убедиться, что «Стратегия» и «Клаузевиц» в библиотеке этого учебного заведения имеются. Многие ли военно-учебные заведения России могут похвастать наличием в своем библиотечном фонде вышедших на русском языке произведений Свечина? Ранее автору уже приходилось высказываться о неприемлемости ситуации, когда такие важные для формирования мировоззрения военного профессионала предметы, как военная история и история военного искусства, в наших военно-учебных заведениях и поныне изучаются по трудам Фридриха Энгельса, человека, который, мягко говоря, не испытывал симпатий к России. К сожалению, до сих пор соответствующие учебные программы не строятся на основе военно-исторических трудов Свечина и других достойных представителей отечественной военной мысли.

Когда один в поле воин

Как показывает практика, человеку, специализирующемуся на исследовании политических вопросов обороны и безопасности и выдающему качественный интеллектуальный продукт, в России крайне трудно быть «пророком в своем Отечестве» в силу самых разных причин. Достаточно назвать лишь некоторые обстоятельства. В частности, очевидно, что почти неизбежный удел мыслителя-интеллектуала, а таким, безусловно, был Свечин, – оставаться вечно недовольным существующим положением. К тому же не каждому удается оставаться на позициях объективности и конструктивности. По мере подгона результатов под предъявленный заказ – чаще всего в интересах соответствия идеологическим установкам – аналитическая деятельность автоматически перестает выполнять свое предназначение. Помимо того, что ангажированность политической аналитики практически всегда ведет к утрате объективности в угоду заказу и предпочтениям, что, по сути, означает ее смерть, подобное вредно и даже опасно для организации обороны и безопасности.

Для этого направления исследовательской деятельности свойственно и то, что на определенном этапе происходит персонификация выводов. Рано или поздно аналитика позволяет понять причины сложившегося состояния дел, показывает пути решения проблемы, а главное – прямо или косвенно говорит об ответственности за принятые решения. Иначе говоря, появляются ответы на извечные русские вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?», а это далеко не всегда приемлемо для лиц, ответственных за принятые решения…

Как представляется, жизненный путь и творчество Свечина, в судьбе которого в полной мере отразились практически все проблемные стороны отечественной политической аналитики, особенно показательны. Выводы, к которым он приходил, зачастую для многих были неприятны и нарушали покой и благодушие. Между тем размышления и оценки Свечина, подкрепленные «убийственными» аргументами, отличались убедительностью и логикой, при этом он не стеснялся на откровенные, порой уничтожающие и нелицеприятные характеристики.

Во многом столь резкая позиция способствовала тому, что власть, да и некоторые сослуживцы не жаловали Свечина. Еще до революции за одну из своих статей он был даже арестован по личному приказу императора, что, кстати, было единственным за многие годы случаем вмешательства царя в военно-литературное дело и это, тем не менее, по признанию самого Свечина, только добавило ему популярности как автору. Александр Андреевич хорошо знал себе цену и сопоставлял себя с коллегами, иногда весьма ловкими. Спустя многие годы после окончания русско-японской войны Свечин с сожалением отмечал: «С моей наблюдательностью, умением владеть пером, физической выносливостью, незаурядными знаниями, знакомством с особенностями Маньчжурии, с горной тактикой, я был отброшен на второй план».

За критику действий Михаила Тухачевского в польской кампании 1920 года Свечин подвергся самой настоящей обструкции с его стороны. Александр Андреевич удостоился особой «чести»: после его первого ареста в Ленинграде состоялось специальное заседание военной секции Коммунистической академии. Оно было посвящено развенчанию взглядов Свечина, первую скрипку в нем и сыграл будущий маршал. Обсуждение, которое не может быть названо дискуссией, поскольку акценты были расставлены заранее, проходило заочно, а сам «виновник торжества» находился в тюремной камере. По итогам была выпущена специальная брошюра под названием «Против реакционных теорий на военно-научном фронте. Критика стратегических и военно-научных взглядов профессора Свечина» (массовым тиражом 10 тыс. экземпляров).

К регулярным выпадам в свой адрес «неудобный» мыслитель старался относиться спокойно, считая их инициированными «несколькими дурачками с партбилетами».

Понятно, что Александр Свечин обладал исключительно резким, жестким и неуживчивым, независимым и конфликтным характером. Разумеется, все это вкупе со стремлением оставаться самостоятельным и независимым только увеличивало ряды его оппонентов и недоброжелателей. «Несмотря на то, что мне скоро исполнится 59 лет, язык мой остается несдержанным и выкладывает все, за исключением, разумеется, доверенной мне военной тайны», – признавался он незадолго до ареста и расстрела.

Противоречивость и целостность его натуры, в которой удивительным образом совмещались талант мыслителя и сложность в общении, видели и современники. Так, комиссар академии, где работал Свечин, признавая его остроумие и талант, а также ценность для учебного заведения, давал ему следующую специфическую характеристику: «…парадоксальный по своей натуре, чрезвычайно ядовитый в общежитии, он не упускает случая подпустить шпильку по всякому поводу. Однако работает чрезвычайно плодотворно».

Не может не удивлять, что вплоть до последних дней жизни Свечин продолжал творить, и качество его работы не снижалось. Что же им двигало? Ведь к тому времени маховик репрессий уже был раскручен, ряды его товарищей редели на глазах. Вряд ли у Александра Андреевича, человека трезвомыслящего, могли оставаться хоть какие-то иллюзии относительно того, какая судьба его ждет. Думается, черпать силы для творчества мог лишь в понимании того, что он работает на будущее страны, а его идеи и труды, безусловно, будут востребованы. И тем большего нашего уважения заслуживает научный подвиг мыслителя.

Сегодня мало кто из работающих в московском доме номер 34 на Софийской набережной знает, что здесь до ареста жил Свечин. Арестовали его второй раз и уже окончательно 30 декабря 1937 года. У него было изъято 1.780 книг, за которые жене выплатили компенсацию из расчета за каждую книгу в жестком переплете – 3 рубля, в мягком – 2…

В ходе следствия Александр Андреевич вел себя стойко, виновным себя не признал и никого не оговорил. 29 июля 1938 г. он был осужден по обвинению в участии в террористической организации и подготовке террористических групп и в тот же день расстрелян. Реабилитирован 8 сентября 1956 г.

И все же нельзя не признать: Свечину с его бойцовским характером, несмотря на постоянное непонимание и противодействие, удавалось бороться с «интеллектуальной анархией», будить оборонное сознание нации. За семь десятилетий, прошедших с момента гибели мыслителя, неоднократно подтверждалась правота одного из основных его постулатов, состоящего в том, что Россия всегда находится в угрожаемой ситуации, у нее не бывает спокойных и безмятежных периодов. Этот факт должен быть осознан не только политической и военной элитой, но и всеми гражданами. В осмыслении же проблем обороны страны, в ее практической организации неизбежно предстоит стать на тот путь, который наметили Свечин, Снесарев и другие отечественные военные классики.

Василий БЕЛОЗЕРОВ